Кинастон

КИНАСТОН

Московский театр Олега Табакова

Режиссер Евгений Писарев

О СПЕКТАКЛЕ

Премьера спектакля "Кинастон" режиссера Евгения Писарева в Московском театре Олега Табакова состоялась в театральном сезоне 2017/18 г. Главную роль - английского актера эпохи Реставрации Эдварда Кинастона - играл тогда Максим Матвеев. Спустя три года, в ноябре 2020г., новым исполнителем роли Кинастона стал Юрий Чурсин.

Спектакль поставлен по пьесе американского драматурга Джеффри Хэтчера "Compleat Female Stage Beauty" в переводе Михаила Барского.

В центре пьесы английский актер Эдвард Кинастон, переживающий трагические перемены в своей судьбе.
В Шекспировском театре театральные труппы состояли только из мужчин. Соответственно, женские роли тоже исполняли мужчины. Кинастон прославился своими женскими ролями.

Но однажды на сцену в роли женщины выходит женщина...

Эдварду Кинастону предстоит многое пережить, прежде чем он вновь обретет себя и свое призвание.

Продолжительность спектакля 2 часа 35 минут, с одним антрактом.

Постановочная
группа

Режиссер: Евгений Писарев

Художник: Зиновий Марголин

Художник по костюмам: Мария Данилова

Режиссеры по пластике: Албертс Альбертс, Александра Конникова

Музыка: Карлис Лацис

Художник по свету: Александр Сиваев

Педагог по речи: Анна Петрова

Помощники режиссера: Маргарита Горюнова, Людмила Уланова

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Эдвард Кинастон,
последний актер-мужчина, игравший женские роли

Юрий ЧУРСИН
Маргарет Хьюз,
первая женщина-актриса

Анастасия БОГАТЫРЕВА
Мария,
белошвейка

Наталья ПОПОВА
Томас Беттертон,
английский актер и театральный деятель

Сергей БЕЛЯЕВ
Сэр Чарльз Седли,
меценат

Павел ШЕВАНДО
Виллерс, герцог Бэкингемский,
аристократ

Петр РЫКОВ
Мисс Фрэйн,
богатая поклонница

Арина АВТУШЕНКО
Леди Мересваль,
богатая поклонница

Ксения УТЕХИНА
Нелл Гвинн,
любовница короля

Анастасия ТИМУШКОВА
Карл II,
король Англии

Виталий ЕГОРОВ
Сэмюэл Пипс,
чиновник, автор знаменитого дневника

Артур КАСИМОВ
Хайд,
премьер-министр

Игорь ПЕТРОВ
Хозяйка таверны

Наталия КАЧАЛОВА
Эмилия,
актер-мужчина

Никита УФИМЦЕВ

А также Дарья Безсонова, Милана Бру, Александр Лимин, Александр Кузьмин, Диана Булавина, Софья Бейман, Константин Большаков, Арина Долгих, Алексей Князев, Александра Крюкова, Владислав Наумов, Максим Сачков, Егор Хохлов, Михаил Шугарев

Галерея

Видеофрагменты спектакля

Юрий Чурсин о спектакле

Фрагмент программы "Вечерний Ургант", 2021 г. Юрий Чурсин о спектакле "Кинастон"

Фрагмент программы "Главная роль", 2021 г. Юрий Чурсин о спектакле "Кинастон"

Фрагмент интервью каналу "Субъект культуры", 2021 г. Юрий Чурсин о спектакле "Кинастон"

Отзывы зрителей

Сколько может вынести человек? Возможно ли упасть на самое дно отчаяния и найти в себе силы возродиться? Что означает - служить искусству? Что если искусство и есть твоя жизнь?

«Кинастон» в постановке Евгения Писарева, наверное, один из тех удивительных спектаклей, которые нужно смотреть неоднократно. Потому что невозможно разобрать и прочувствовать всю эмоциональную палитру, все нюансы сразу.

С начала первого акта зрителей несёт шумный и веселый поток: шутки, заигрывания, анекдотические ситуации, все это совершенно не готовит нас к тому стремительному падению главного героя с вершины славы (и буквально - со сцены).

И вот, следующие одна за другой попытки подняться, дотянуться до бывших друзей и покровителей (дивно красивая сцена с выносом Корделии, рука "утопающего" Кинастона, вытянувшегося в струнку - "подними меня"). Отчаянное понимание, что просить бесполезно. Но он, искусственно и искусно созданная женщина в мужском теле, не умеет иначе. Только просить, но не драться. И больше ничего не остаётся, лишь кружиться бездумно в сточных водах Лондона подобно опавшему кленовому листу. Чудовищную сцену надругательства над добровольной жертвой мы будем помнить ещё долго.

Кинастон говорил об актёрском искусстве, об игре, как об отражениях - женского в мужском, мужского в женском. Именно эти зеркала - женщины, вставшие у него на пути, - помогли ему обрести эту способность: сражаться ради достижения цели, ради своего искусства. Мария, протянувшая руку помощи и отпустившая с миром. Насмешливая и откровенная Нелл, знающая все о целях и способах их достижения. Маргарет, давшая новую цель Кинастону и нашедшая своего мастера.

Мы напряженно следим за тем, как проходит Кинастон сквозь зеркальные отражения, трансформируясь, примеряя новое, изучая его - нового себя. И мы ощущаем всей кожей - видим - как с каждым движением, каждым жестом и взглядом он все увереннее чувствует себя в этой новой сущности, сущности актёра-профессионала, талант которого надличен.

История Эдварда Кинастона, игравшего на сцене лондонского театра в период реставрации монархии в Англии. История о призвании, таланте и театре. Об изменчивой славе, актёрском ремесле и любви.
⠀
Кинастон - профессиональный актёр, исполняющий женские роли, поскольку действует запрет на появление женщин на сцене. Настоящая прима, смешливый, кокетливый, капризный и увлеченный своим искусством, Кинастон в исполнении Юрия Чурсина горит неподдельным огнем. Он купается в заслуженном обожании как публики, так и друзей и коллег (ах, какие замечательные Наталья Попова, Кирилл Рубцов и Сергей Беляев - влюблённая робкая белошвейка, увлеченный примой аристократ и совершенно шикарный Беттертон, актёр и владелец театра, большая умница и хитрюга).
⠀
Но вот, все меняется в одночасье. На сцену допущены женщины. Первая женщина, играющая женщину (это растерянное "где же здесь игра? " от Кинастона) - Маргарет Хьюз. Профессиональная ревность, слова, брошенные в гневе, и Кинастон падает на самое дно, у него отнимают саму его суть. Как удивительно точно, горько и страшно показана эта трансформация. Падение - в буквальном смысле, но кажется, что ему нет предела, все ниже и ниже, до упомянутого в первом акте в качестве примера "трупа собаки, завернутого в тряпку, который дёргали за нитки".
⠀
И вновь все меняется. Протянутая рука помощи, человеческое тепло и, наконец, вызов профессионализму дают герою обрести почву под ногами и возродиться (ярчайшая Анастасия Тимушкова в роли несгибаемой и предельно откровенной Нелл Гвин, браво!).
⠀
Сцена репетиции "Отелло" - ни с чем не сравнимое удовольствие. Едва сдерживаемый гнев Кинастона, почти истерика Маргарет, непонимание, неприятие - и вот, пойман ускользающий смысл, раскрыто чувство, персонажи обрели историю, мотивацию, родились образы Отелло и Дездемоны, не картонных, а настоящих, живых. И здесь же родились два творца, два профессиональных актёра - во взаимодействии друг с другом.
Совершенно потрясающе даже не сыгранная, а прожитая Юрием Чурсиным и Анной Чиповской сцена.
⠀
"Кинастон" - это настоящая магия театра. Это нужно видеть. Обязательно.

Всю нашу жизнь написал Уильям Шекспир, это, конечно, давно известно. Придуманные им сценические законы «как сделать из старого сюжета новое шоу» с минимальными затратами (без регистрации и смс) действуют до сих пор. Примочки с героями-двойниками и зеркальными сюжетами, смещением амплуа внутри одной пьесы, и, разумеется, излюбленный публикой приём «театра в театре» - все это навсегда считается шекспировским и в качестве такого отлично работает в «Кинастоне». Постпуританскя Англия, в которой традиционно все запутано с гендерными ролями (в эпоху Шекспира, например, королева примеряет роль короля, а женские роли в театрах представляют мужчины), совершает революционный переворот: отныне граждане обязаны строго соответствовать гендеру: женщины играют женщин, мужчины - мужчин.
…Спектакль, в общем, не про гендер. - Про самоопределение. Про «выход из зоны комфорта». Про то, что какой-то коронованный урод, поддавшись дешевой манипуляции, сломал и выбросил на помойку всю твою жизнь - и что дальше? Быть или, черт возьми, не быть?!
У Максима Матвеева нерв роли Кинастона строился на контрасте между уже сложившимся образом самого артиста - и его выходом в платье Дездемоны, который и ошеломлял, и по-хорошему удивлял. Юрий Чурсин абсолютно естественен и органичен во всех ипостасях: и «самой красивой женщины Лондона - актёра Эдварда Кинастона в роли Дездемоны», и премьера, репетирующего Отелло с неопытной партнершей (его гневное восклицание «Отелло шутит?!» просто надо слышать). А поймать момент, когда «женские» интонации, жесты, пластика сменяются «мужскими», практически невозможно (хотя я честно пыталась отследить). Но путь к себе новому (умершему/выжившему, уникальному, а не одному из многих, творцу, а не чужому ученику) заканчивается на фразе Кинастона о финале «Отелло»: «Наконец я сыграл эту сцену так, как должно». Можно, конечно, утешительно сказать, что вся история была нужна, чтобы настоящий художник Кинастон разрешил наконец свои творческие поиски. Но все второе действие, рассказывающее, какой ценой далась победа, выглядит (да и есть) - чистая трагедия. Это при том, что внешне спектакль - сочный, яркий, блестящий то отполированным щитом Дидоны, то оголенной женской грудью, то пышными париками и фижмами, то всяческими саспенсами и отточенными репликами. …«Когда-нибудь Кромвель и пуритане закончатся. И театры вновь откроют», - цитирует Кинастон своего учителя, подпольно обучающего актёров ремеслу, казалось бы, без всякой надежды на будущее. Что ж, в шекспировском мире белошвейка может стать примадонной, продавщица апельсинов - королевской любовницей, бывшая Дездемона - великолепно сыграть Отелло, а предприимчивый антрепренёр - извлечь из всего этого выгоду. …Хорошо, что на свете есть Шекспир и шекспировский театр.

Второй поход на «Кинастона».
Первый случился практически на чистый взгляд – после «Этерны», просмотра пары интервью, нескольких фотографий в образе Дездемоны и нескольких восхищенных отзывов о спектакле. Никаких собственных надежд, никаких обещаний, никаких знаний о диапазоне игры, ничего кроме «этот актер когда-то отлично сыграл юного секретаря в детективе по Кристи» и «этот актер – удивительно убедительный Рокэ Алва».
Тем мощнее было впечатление. От всего разом – от лаконичных, прекрасно трансформирующихся декораций, от костюмов – разом очень театральных, такое «капитан Фракасс», это всё игра, детка, всё мишура» - и при этом убедительно измаранных лондонской грязью по каждому подолу, от полного спектра того, что может дать театр, втиснутого в один спектакль. Легкая комедия, фарс, драма, площадное представление, высокий слог, грязные шутки чередуются быстрее, чем ты успеваешь осознать – и при этом спектакль остается удивительно цельным. И фантастическое ощущение после – тебя почти убили, а потом даже не собрали заново, а перезагрузили. Кажется, я в первый раз выходила с настолько жесткого и тяжелого спектакля такой лёгкой.
Но главное, конечно, сам Кинастон. Я не видела спектакль первого состава – лишь несколько фрагментов записи, но могу оценить, насколько это было красиво. Высокий, пластичный, отлично сложенный мужчина с лицом модели прерафаэлитов (кстати, уберите волосы у любой из прерафаэлитских муз – и получите красивого юношу), в длинном платье, сшитом по его фигуре – это всегда красиво. Если он талантливо и осознанно играет мечту о совершенной женщине – красиво вдвойне. Я бы посмотрела. Но не вполне уверена, что больше одного раза.
Кинастон-Чурсин несовершенен – и абсолютно уверен в себе. Это не греза прерафаэлита, а оживший рисунок Бердсли – тонкие линии и мощные заливки, резкий профиль и сглаженный абрис тела, черно-белая (сколько бы цвета не было на сцене) графика, нежность, горечь и яд. У его героя чудесная женская пластика уже вне роли и вне женского платья – когда Кинастон прогуливается по скамейке, кокетничает с Бекингемом, надевает и снимает туфли. И у него есть узнаваемая любой женщиной стервозность – разом восхитительная, но такая за которую хочется иногда убить даже лучшую подругу.
А потом всё становится слишком страшно, условный Бердсли сменяется едва ли не Гойей, а потом - готикой, жуткой отсылкой к пьете, полумертвым полуголым обмываемым телом. На фразе "что ты чувствуешь?" зрители уже почти перестают дышать, а самые нервные перебирают в голове все признаки депрессии, когда не чувствуешь ничего и выхода из нее, когда сначала чувствуешь боль) - а потом вдруг начинаешь чувствовать не только боль. А потом чувствуешь, как весь зал опять дышит.
Второй раз на спектакль идешь с глупой надеждой, что по второму разу не будет так больно – но больно именно так, потому что в первый раз зажмуриваешься во время избиения, старательно смотришь на собственные руки во время попытки монолога Отелло и пытаешься глядеть вскользь и как-нибудь немного оглохнуть на сцене в таверне, а во второй раз – упрямо смотришь, фиксируя отсутствия даже намека на контактный удар – и корчащееся тело, стремительно перетекающие эмоции, когда человек не понимает, почему он не может сыграть то, что не требует игры, застывшее мертвое лицо под рыжим париком и механически открывающийся темный рот.
Второй раз думаешь – «ну теперь-то я рассмотрю всё» - но вместо расширения фокуса предельно его сужаешь, потому что если на сцене есть Кинастон – смотришь на него. По возможности – в бинокль. Потому что работа Чурсина - это не театральная «маленькой головы в большом зале», а кинематографическая «большая голова в маленьком» - все эмоции даются словно для большого экрана, нюансами, которые в театре дальше третьего ряда просто не видны.
Но самое ужасное во втором разе, что уже на середине пьесы знаешь, что пойдешь смотреть в третий.

Ключевой вопрос Кинастона о Дездемоне «Как она умирала?» хочется задать иначе: «Ради чего она умирает?» - Ради чего мы приходим в театр, в котором живут и иногда (не) умирают герои и героини? «Ты меня почти убил! - Я тебя убил, просто ты не умерла», - идеальная формула любого спектакля и сегодняшнего «Кинастона»). В том смысле, что не сопереживать всему этому волшебству невозможно: за три часа спектакля успеваешь и немножко умереть (особенно в сцене в таверне), и немножко воскреснуть. В конце концов, все, что делается каждым персонажем на сцене, делается ради любви (к другим, себе, своему призванию). Может, поэтому при всей барочной сумрачности спектакль откровенно яркий и горящий. Вроде бы, мы и сами догадываемся, что изнанка мира, закулисье - оно такое вот, тёмненькое и страшненькое, но на «Кинастоне» это знаешь по-другому: красота и реалистичность не противоречат друг другу. Они друг в друга смотрятся: как свет и тень, как мужское и женское, как ревность/ненависть/страсть - и любовь. Любовью все и заканчивается - и артистов вызывают и вызывают, потому что с волшебством так не хочется расставаться).

Примерно на третий раз "Кинастон" становится спектаклем-другом. Таким взрослым, умным, не слишком добрым другом, с которым всегда интересно тебе (а интересно ли с тобой ему, он вежливо утаивает). К нему приходишь снова и снова — и каждый раз он говорит с тобой о чем-то новом, что ты упускал раньше.
⠀
К примеру, я всего-то на седьмом спектакле заметила то, что другие, вероятно, замечают на втором или первом - чему именно учит Кинастон Маргарет. Быть женщиной не только в жизни. Маргарет и Мария дважды - и оба раза в гневе - подсказывают ему то, что знают, но не ценят сами: быть женщиной для них естественно. Их не нужно этому учить.
⠀
Ему нужно научить Маргарет использовать в роли то, что базово ей принадлежит. Спать с примятыми подушкой волосами (а его парик был безупречен) в позе, не продуманно-изящной, а естественной для ее тела. Садиться, вставать, отступать, бежать, падать, выдавая непосредственную, практически животную реакцию на действия Отелло. Он не оставляет ей ни секунды времени на обдумывание "как это сделать красиво", выжимает реальную растерянность и страх - и говорит "запомни это". Буквально "ты сейчас вместо скверной имитации меня вынужденно отработала живую, растерянную, испуганную, сражающуюся (спасибо подсказке Марии), убиваемую Дездемону - а теперь запомни этот рисунок и повтори".
⠀
В этот момент мы не просто наблюдаем, как человек, упавший на дно, поднимается к свету и воздуху или как актер становится режиссером и педагогом. Нам показывают разницу между театром игры символической и реалистичной. Вожделенный сюрприз, который получают король и остальная публика (которой уже приелась новизна факта "женщина играет женщину") - обманчивое ощущение правды жизни, внезапная естественность вместо набора изысканных символов.
⠀
А то, что в качестве стимула Кинастон использует шантаж, угрозы, побои и крайне дозированную - и от того еще более ценную похвалу - так ведь мы не сомневаемся, что именно так когда-то обучали юную шпану в том подвале времен Кромвеля.

Когда смотришь «Кинастона», первая часть рвёт тебя в клочья, поливая раны уксусом. Потом начинается вторая часть, которая помогает исцелиться.
Лондонский мир времён Карла II, показанный «Табакеркой», откровенно грязен и уродлив. И, похоже, театральные постановки, в которых блещет актёр, играющий женские роли, Эдвард Кинастон стали одним из немногих способов забыть об окружающей мерзости, забыться чем-то красивым. Сбежать в мир, в котором существуют любовь, страсть и поэзия. Потому что вокруг любви нет.
Порядочные молодые леди на спор готовы залезть в исподнее к незнакомому мужчине, а их отцы только поощряют дочерей - спор ведь! Обожатель начинающей актрисы Маргарет Хьюз легко променяет её на шлюшек в парке. Король, конечно, готов выполнить любой каприз Нелл Гвин, которая выросла в публичном доме, принадлежавшем её матери - в пьесе об этом ни слова, но всё сумели показать без слов. А вот герцог Бэкингем бросит своего фаворита, когда тот будет переживать труднейший момент краха, и не то что настоящую поддержку, даже горстку монет не предложит.
Никто никого не любит, и Эдвард Кинастон не лучше других: он оскорбляет людей направо и налево - порой совсем без причины, не думает об интересах и репутации «любимого» человека, ничьих чувств не старается пощадить, ни к кому не проявляет толики уважительного или доброго внимания. Пока что он на вершине, он более, чем благополучен и… больно, по-настоящему больно смотреть, как он копает себе яму. Потому что кто-то от оскорбления заплачет, кто-то махнёт рукой, а кто-то отомстит. И месть не обязательно будет избиением в парке, хотя и это с Кинастоном случится.
Эдвард Кинастон не ограничивается тем, что в прах разносит чудовищную игру неумелой актрисы Маргарет Хьюз. У Хьюз есть огромная старательность (она повторяет тщательно выученный монолог перед прослушиванием, она ходила едва ли не на все его спектакли, чтобы научиться играть, хотя бы «в приглядку» - других-то возможностей у неё вовсе нет), огромное желание играть на сцене и большая смелость: она буквально балансирует на грани ареста: женщинам по закону запрещено выступать в театре. Чего у неё нет, так это умения. Недостаточно посмотреть сто хороших спектаклей, чтобы научиться в них играть.
Но Кинастону мало посмеяться над ней. Он заявляет, что вместе с ним на сцену не выйдет ни одна женщина. Он старается закрыть неумелой сопернице путь – и разбивается о месть, куда более изощрённую, чем предстоящие ему побои: усилием разъярённой Нелл Гвин мужчинам запрещено играть женские роли. Их оставили для женщин. Множество неумелых актрис заполнило театры, а Кинастон… не умеет играть мужчин. Теперь он просто ещё одна неумелая актриса. Он, конечно, жертва обстоятельств (которые во многом создал своими руками).
Едва ли не единственный человек, умеющий в этой истории любить, это костюмерша Мария, о которой Кинастон попросту забыл когда-то: пригласил демонстративно на ужин, чтобы позлить любовника, а через минуту ушёл ужинать со случайными и не слишком приятными знакомицами.
Мария находит его в мерзком притоне, ниже дна жизни и, казалось бы, спасает. Но не может ни спасти по-настоящему (чтобы спастись, ему нужно вернуться в театр, а это не только не в её, но и не в его силах), ни даже приблизиться к нему по-настоящему. Он также недосягаем для неё теперь, когда они сидят на разобранной постели в нижнем белье, как когда-то, когда он блистал на сцене, а она помогала ему переодеться после спектакля.
Он ничего не чувствует, пытаясь прикоснуться к ней. Или чувствует только боль. Мария уходит, страдающая, но не оскорблённая: она попыталась прикоснуться к огню или к солнцу, и было больно, на что же тут обижаться? И мы понимаем, что это её боль Эдвард Кинастон чувствовал минуту назад. Кажется, это был его первый опыт сопереживания другому человеку. Перый раз, когда он думал не только о себе. Когда ему было больно за другого.
С этого момента трагедия меняется. (Да, несмотря на огромное количество действительно отличных смешных шуток и на счастливый конец, это трагедия). Она становится историей, где появляются люди, которым есть друг до друга дело. И это меняет всё.
Нелл Гвин умеет не только совращать короля и петь похабные песенки. Она умеет быть другом. Умеет переживать за других. Она уговаривает Эдварда помочь её подруге Маргарет Хьюз справиться с ролью Дездемоны, которая до конца не давалась даже самому Кинастону – и спасти таким образом и Маргарет, и театр, в котором Кинастон служил много лет.
А дальше одна из двух сильнейших (первая о невозможной близости с Марией) сцен в постановке: Эдвард Кинастон учит Маргарет быть не женщиной, но Дездемоной. Не то что пересказывать эту часть спектакля, а даже говорить о ней нет никакого смысла. Это как море - надо видеть.
Но может быть, эта сцена получается такой сильной и может быть в конце неё Эдвард Кинастон говорит «Я, наконец, понял, что играю здесь то, что нужно», не только потому, что он смог также блестяще как женские, играть теперь мужские роли. Но и потому, что он думает не только о себе, действует не только для себя. Он помогает другому человеку. Другой человек находится в фокусе его внимания, выходит на первый план, пусть даже только на время одной театральной сцены. И может быть, поэтому Эдвард Кинастон побеждает в этой истории не только обстоятельства. Он побеждает себя.

Кинастон в Табакерке.

Я, в общем, уже понимала, на какой спектакль я иду. Конечно же, я знала сюжет. Я прочла десятки рецензий от подруг. Да и сам факт того, что мои подруги ходят на этот спектакль во второй, третий, пятый раз - говорил сам за себя.
И Чурсина я уже видела, вживую в потрясающем Сирано, и в фильмах, конечно.
Как всегда - половина зала "наших", как всегда. Я сидела во втором ряду, и занавес был практически передо мной. Погас свет... Я улыбнулась, расслабилась, предвкушая...
Понимаете, я не помню, как наступил антракт. Только в антракте я пошевелилась, распрямила сведенные плечи и встала покурить, потому что мне необходимо было курить. И молчать.
Я не понимаю, как они это сделали. Как они это поставили и играют. Когда происходит трагедия, настоящая боль - и вдруг ты хохочешь, невозможно, как в детстве - и тут же замираешь обратно, сжав кулаки.
Слезы полились у меня в конце первого акта. Когда Кинастон скатывался по сцене. Когда эти удары - каждый прямо тебе, и не в сердце, а в саму душу.
А во втором акте я не смогла смотреть сцену в борделе. Начало песни я еще посмотрела, а потом опустила глаза и залила слезами подол своего вечернего платья.
А что они творили в конце! Господи, мы что с вам, друзья, не видели Отелло? Мы не знаем, что говорит Дездемона? Оказывается, я не знала, я не видела.
Ничего я не видела, пока не увидела Кинастона.
Поклон и овации, настоящие овации, море цветов, слезы в глазах артистов, здесь я уже не могла сдержаться. И не хотела. И множество зрителей рядом со мной также вытирали слезы.
Оксана Санжарова говорила мне, что Кинастон тяжел, но дарит надежду. Я все не могла понять - как это? Она была права. После спектакля хотелось жить. И было чувство, что мы все можем. Все преодолеем. Мрак развеется.
Об одном я страшно жалею, страшно жалею. Я купила билет месяца полтора назад, и ждала этого спектакля. А в это время вся наша компания ходила и ходила на Кинастона. Ох, я могла бы посмотреть его за эти недели еще несколько раз. Дура, какая же я дура!!!! Сегодня я смотрела впервые. И мне надо еще.
И я обязательно пойду еще.
Идите, идите. Если - даст Бог - спектакль не снимут в следующем сезоне. А могут. Времена у нас нынче людоедские.
Люди, идите на Кинастона в Табакерку. Все. Все идите.
Это невозможное что-то, невероятное.
Сейчас я дома. И я не могу спать. Ну как можно спать, когда только что, вот только что я видела, как умирали, любили, презирали, смеялись, спасали и воскресались?.. Я не могу спать в такую ночь. Ох боже ж мой, какое же это было волшебство. Спасибо. Спасибо. Спасибо.

«Кинастон» — это очень красивая, смешная, страшная и утешительная история о том, как кукла превращается в человека.
Спектакль полон образами кукол. Очевидные — фигуры, которые движутся подобно механическим игрушкам между сценами; тряпичная кукла вместо партнёрши на репетиции (живая-то и не нужна). Получше спрятанные — люди. Элитные куколки умело дёргают богатых наследников за нужные гм… рычаги. Те, в свою очередь, послушно исполняют заказанное. И наконец — сам Кинастон.
Он — экзотическая игрушка для Бэкингема, которую ценят за экстерьер и амплуа. Он — модная забава для светских поклонниц. Он — дорогая, изящная, искусно сделанная кукла на сцене. Её научили делать красиво всё: ходить туда-сюда, поворачивать голову, помавать рукой, умирать. Но не научили, что можно драться, когда убивают. Она не умеет выйти из роли и раз за разом срывается обратно, смиряется, становится мёртвой и страшной кабацкой марионеткой. И только прожив настоящие боль, унижение и ненависть, Кинастон переламывает заданный рисунок роли и себя заодно. Осознаёт свою ценность (на глазах изумлённой публики), учит истинным чувствам на сцене другую куклу, Маргарет Хьюз; и — становится человеком. Живёт, а не играет; и играет, как живёт.

"Кинастон" в Табакерке. Сравнивать на этот раз мне было не с чем, с Матвеевым спектакль не смотрела. Только потом, уже после спектакля нашла кусочки - и да, у него подача совсем другая. Мягче, более гладко... А Чурсин на надрыве. Резкий, хлесткий. Такой яркий, что щемит за ушами от этих перепадов из трагедии в комедию.
Анна Чиповская в роли Маргарэт Хьюз... вот Маргарэт, у нее же не было мечты прямо с детства быть актрисой, просто сложились обстоятельства и сумела воспользоваться. Такое сочетание некоторой растерянности и необходимости держать лицо. Держать, хотя не получается, а за советом обратиться не к кому. а Нейл Гвинн (Анастасия Тимушкова) просто прелесть - эти словечки, позы, все цепляется.
Карл II (Виталий Егоров) прекрасен. Легкость, желание радоваться и веселиться после стольких лет отшельничества... и этот срыв "ВСЕ НЕ ТАК ПРОСТО!"
Да, это надо смотреть живьем.

Какие то мысли, ощущения догоняют потом, когда вся та "шобла", что была на спектакле и позанимала все передние ряды, идет выдохнуть в ближайшее место.
И начинается это обсуждение про "это история о том....". Каждый видит что то свое, наверное, актуальное именно для него. Для меня это история об обретении человеком целостности, о том, как меняя точку наблюдения, даже не по собственному желанию, а когда судьба пинка даст, можно открыть новые грани в себе, в окружении. И подняться... хотя казалось бы уже размазало под полу.

Очень хотелось бы Чурсина еще увидеть в Гамлете.
И в 12-й ночи в роли близнецов. Хотя бы потому, что эту роль играют женщины. А он вполне бы вытянул.

Фрагмент очерка "Краткая история цитаты"

В спектакле «Кинастон» текст шекспировского «Отелло» поначалу кажется композиционной подпоркой: должны же в пьесе про театр актёры разыгрывать хоть какой-то театральный сюжет? Но если прислушаться… Ревность Кинастона — шекспировского размаха. Его роль «самой красивой Дездемоны Лондона» чужеродностью и сокрушающей талантливостью сродни положению «венецианского мавра» Отелло, которого терпят за воинские подвиги, но никогда не будут считать своим, равным. Вызов, брошенный обществу Маргарет Хьюз, возмечтавшей впервые публично сыграть женщину, сродни поступку Дездемоны, выскочившей замуж за… мавра. Как вы помните, внутренний разлом Кинастона преодолевается в момент открытия Отелло в себе самом. Эдак едва не задушил, вошёл во вкус — осознал наконец себя с нужной стороны гендерного конфликта, и вуаля: неразрешимая шекспировская коллизия обернулась открытым, но вполне жизнеутверждающим финалом.
А если присмотреться, то, как замечательно написала Оксана Санжарова , из визуала спектакля можно составить недурственный дайджест европейской живописи. Но хотя бы про «Менины» отдельно пару слов. Королевская чета, вроде бы отсутствующая на холсте, тем не менее, определяет его координаты: именно перед ней словно на сцене стоит инфанта с фрейлинами (а зрители в такой конфигурации занимают положение монарших особ), а сама картина как будто случайно путает важное и неважное, заставляя главных героев всего лишь отражаться в зеркале, тогда как художник, творец, изображающий венценосную фамилию, оказывается вдруг полноправным персонажем парадного портрета. Замкнутое зазеркальное полотно «Менин» поразительно точно рифмуется и с шекспировским «весь мир — сцена, все женщины, мужчины в нем — актёры» (неслучайно Беттертон предлагает Кинастону роль Жака, известную этим самым монологом), и с всепроникающей театральностью эпохи Карла II, то и дело реверсом выворачивающей действительность. Как Алисе, классическая традиция даёт нам ключи от понимания, а уж дальше, вооружившись «вечными сюжетами», сами-сами.

Читать полностью

Фрагмент очерка "Кинастон": Маргарет и Маргарет"

Если перед Маргарет-Чиповской появлялся изящный, капризный и накрашенный молодой мужчина, то Кинастон, доставшийся Маргарет-Богатыревой, словно уже начал играть свою роль в «Молчунье», роль женщины в мужском наряде. Он грациозен, кокетлив и предельно — и совершенно женски — стервозен. Несмотря на то, что герой Юрия Чурсина произносит одни и те же двусмысленные реплики, в диалоге с Маргарет-Чиповской они звучали как сражение за роль, а с Маргарет-Богатыревой — за Бэкингема. Возможно, одна из причин — заметная разница в возрасте. Чурсин и Чиповская вели диалог своих героев как диалог условных ровесников. Героиня Ани Чиповской ощущалась молодой женщиной, реализовавшей давнее желание стать актрисой. В ее игре чувствовался опыт тех спектаклей Кинастона, что она пересмотрела, ее желание не просто выйти на сцену, а выходить на нее снова и снова очевидно. Героиня Анастасии Богатыревой кажется чрезвычайно юной, порывистым вчерашним подростком, уже реализовавшим свое «хочу — и все», и у Кинастона несомненно есть причины опасаться, что она захочет большего.

Читать полностью

Галерея

Дополнительно

В оформлении страницы использованы фото Дарьи Шапиро, Натальи Дугуевой, Ксении Бубенец.

Страница спектакля на сайте Московского театра Олега Табакова.
Путеводитель по спектаклю "Кинастон" версии 2022г.
Страницы путеводителя по спектаклю "Кинастон" версии 2021 г.
Пьеса Джеффри Хэтчера (на языке оригинала)